Кочанов поднял с пола кепку и положил её на стол. В саду, за окном, свистела пуля. Кочанов сел на табурет и закурил. Огонь от зажигалки повис в воздухе и слабо шевелился. Кочанов встал, и подошёл к окну. Пуля летела. Кочанов заметил на ней выбитую печать — кружок с буквой «К» внутри.
«Это для меня именная или это город изготовитель? Оружейный завод Краснодара, скажем» — удивился Кочанов — «Может Киев… А может Калининград…»
Пуля коснулась оконного стекла, и на нём стали медленно появляться белые трещинки. («Как на дыне» — сказал бы Мураками)
«А может это „кумулятивный“ ? Снаряды точно такие бывают. А бывают ли пули?» — думал Кочанов. Он наклонился, что бы разглядеть устройство пули, но она уже вошла в стекло, и её было не видно.
Он подождал когда она вылетит из стекла, задумчиво потушил об неё сигарету и машинально сунул окурок в дырочку в стекле.
Постояв ещё немного Кочанов ушёл налить себе чаю. Вернувшись в комнату, с чашкой, закурил ещё одну сигарету.
«Перед смертью не накуришься,» — подумал он улыбнувшись, — «а может это „копирайт“ ?»
Он взял со стола кепку и надел. Затем сел на табуретку, нащупал на затылке кнопку «slow down» и отжал ёё. Пуля мгновенно вошла в голову Кочанова («Как в дыню» — сравнил бы Мураками). Чашка разбилась об пол и в воздухе повис звон битого бабушкиного фарфора.

Дедка дедка дедка. Дедка дедка дедка дедка, дедка дедка дедка дедка дедка, дедка дедка дедка дедка:
— Бабка, бабка бабка — бабка бабка бабка бабка, бабка бабка бабка. Бабка бабка бабка бабка.
Сусеки сусеки сусеки, сусеки сусеки сусеки сусеки сусеки сусеки.
Окошко окошко окошко.

Колобок колобок колобок колобок, колобок колобок колобок колобок колобок. Колобок колобок колобок колобок, колобок колобок, колобок колобок:
— Колобок, колобок, колобок —
колобок колобок колобок колобок!
Колобок колобок колобок колобок!

Заяц заяц заяц заяц «заяц».
— Заяц, заяц, — заяц заяц заяц!
— Колобок колобок колобок, колобок колобок колобок колобок.
Запел запел:
Колобок, колобок, колобок —
колобок колобок колобок колобок!
Колобок колобок колобок колобок!
Колобок колобок колобок, колобок, колобок!

Колобок колобок колобок колобок.
Волк волк волк волк «волк волк». Волк волк волк волк:
— Волк, волк, — волк волк волк!
— Колобок колобок колобок, колобок колобок колобок колобок.
Запел запел:
Колобок, колобок, колобок —
колобок колобок колобок колобок!
Колобок колобок колобок колобок!
Колобок колобок колобок колобок!
Колобок колобок колобок, колобок, колобок!

Колобок колобок колобок колобок.
Лиса лиса лиса лиса «лиса лиса». Лиса лиса лиса:
— Лиса, лиса, — лиса лиса лиса!
— Колобок колобок колобок, колобок колобок колобок колобок.
— Лиса лиса лиса лиса… Лиса лиса лиса лиса лиса!
Колобок колобок колобок колобок колобок. Колобок колобок:

Колобок, колобок, колобок —
колобок колобок колобок колобок!
Колобок колобок колобок колобок!
Колобок колобок колобок колобок!
Колобок колобок колобок колобок…

Лиса лиса:
Лиса лиса лиса лиса лиса!
Лиса лиса лиса, лиса лиса лиса лиса.

К О Л О Б О К.

Солнце грело спину старому слону. Слон сидел на крыше, мял бумажку, и бормотал вслух. Вокруг летали пчёлы, свистели птицы, гудели автомобили и мужички. Шли праздники. Слон нервничал то и дело стирая пот, говорил под хобот ругательства, был разгневан, и в то же время боялся. Боялся особенным белым и мерзким страхом, которым непременно боится каждый самоубийца.
Слон посидел ещё немного, а затем решительным и резким шагом подошёл к краю и глубоко вздохнул, накапливая уверенность. Смотреть вниз он всё же не решился. Тянулась минута звенящей тишины.
Осталось лишь прыгнуть. Внучке он оставил квартиру, дом и машина останутся у жены, детей, жаль не успел завести. Сейчас бы бегал бы со своим дитём по полю, играл в колесо, и было бы понятно ради кого жить. Сволочи всё же. Нет, ну надо же было так с ним обойтись!

Прыгнуть.

Лишь прыгнуть.

И всё.

Всего лишь прыгнуть.

Слон вздохнул ещё глубже, чем раньше. И… !

Но нет, ничего не получилось! Почему? Почему он до сих пор стоит на крыше и жив? Жив, чёрт побери! Почему он не прыгнул?

Ответ: Слоны единственные сухопутные млекопитающие, которые не умеют прыгать.

Ведается мне, что через всю космическую твердь пронзает металлический стержень необъятной длины. И таковой он большой длины собой является, что ни по какому случаю не поймёшь прямой он али согнутый. Или вовсе — обруч. Вдоль такого стержня можно было бы космический паром организовать. Или экскурсии по Кассиопеям показывать. А если бы на другой стороне стержня жили бы люди закосмические, то устроили бы тогда торговые пути вдоль обруча, и были бы у нас всякие неземные диковинки в моде.

Ну, да только учёные люди говорят, что стержня никакого космос не пронизает, а если бы и был, то никаких путей торговых не будет поскольку Земля, наша матушка, одна одинёшенька в небе вокруг Солнца вращается.

Про ватрушку Демьян написать захотел, Взял он мел, сел за стол, началось дело дел. И строка за строкой полилась, как ручей, он стихи сочинял, словно из кирпичей, каждым словом своим тему он раскрывал, эпилог, апогей и бесславный финал. Всё, закончен сей труд, началась проза дней, он к издателю шёл вместе с рифмой своей, но корыстный реактор его поджидал и ватрушку исправил на бублик.

Всё. Поломанный слог. Не с чем больше идти, и Демьян начинает от злобы кипеть.
Как посмел тот редактор ему всё смешать, как он мог переделать такой гладкий текст.

И уходит в запой наш несчастный Демьян, он лежит под столом нескончаемо пьян. И внезапно он видит, что рифма пришла, и про бублик не страшно, рассеялась мгла. Похмелившись в припрыжку бежит он в печать. Вот! Смотрите стихи! Не могу я молчать! Изумился издатель, прочёл до конца, потрепал за щеку, и сказал «Молодца! Мы сей труд издадим мировым тиражом, и теперь тебе стоит заняться коржом. Так беги же домой, продолженье писать, ну а дальше напишем про хлеб и сухарь»

— Про сухарь?
— Про сухарь!
— Ну… хорошо, я попробую…

Вот Демьян сидит дома, сидит за столом. Вдохновения нет, отложил на потом. Как писать про хлеба, про сухарь, про батон, если вовсе не любит покушать их он? Нет, не буду писать, решает Демьян и с серванта берёт свой гранёный стакан. Наливает в него не кисель и не спирт, наливает в него он прекрасный кефир.
О кефир, ты напитков король!
Ты играешь в кишечнике важную роль!
Ты прекрасен и бел, ты душевный бальзам!
Обещаю, кефир, я тебя не отдам.
Не придам, не солгу тебе мудрый кефир,
Не сменяю на сыр, мармелад и зефир,
Не расстанусь с тобой я теперь ни на час.
Мы с тобою вдвоём, никого кроме нас.

Хлоп!